Мухаммед сухарто: генерал, которому не желали смерти
В марте он успешно избрался на очередной президентский пост. Включил в правительство, как водится, членов семьи и особо доверенных лиц. И вдруг…
Майская революция
В третьем по величине городе страны — Медане студенты начали бастовать и требовать реформ. А 4 мая, когда правительство объявило о подорожании бензина и электроэнергии, учинили бунт, который спровоцировал поджоги машин, погромы магазинов и рынков…
На четвертый день бунт удалось погасить. О нем президент Индонезии Мухаммед Сухарто, богатейший диктатор планеты (его состояние оценивалось в $ 35 млрд долл.), отозвался презрительно: «Я полагаю, что, если мы будем продолжать в таком же духе, у нас не будет прогресса». В тот момент он полагал, что инцидент исчерпан и виновные в беспорядках вскоре будут пойманы и наказаны. (Судебные дела, связанные с майскими беспорядками 1998 года, тянутся по сей день.)
12 мая в столице страны Джакарте 10 тысяч студентов собрались двинуться к парламенту. Полиция попыталась блокировать их на территории кампуса. Студенты устроили сидячую забастовку. То ли в ответ на камни, то ли по какой-то другой причине полицейские в итоге открыли огонь и убили четверых. В стране начались массовые акции протеста. Мутной волной покатились беспорядки — убийства, групповые изнасилования, поджоги машин и зданий, погромы торговых заведений и офисов…
В основном пострадали индонезийские китайцы — небольшая, но экономически успешная прослойка населения. Выброс ксенофобской агрессии не был неожиданным, учитывая десятилетиями культивировавшееся чувство враждебности индонезийцев к китайскому меньшинству.
Президент Сухарто еще не понимал, что насилие, захлестнувшее страну, — больше, чем бунт. И с этим уже не справится ни полиция, ни даже армия. Он не придал значение и тому, что в разгар уличной вакханалии студенты прошли по улицам Джакарты 10-тысячной колонной, подтвердив, что их главное требование — политические реформы…
За три дня до отставки, когда восстание достигло апогея, Сухарто искренне полагал, что он единственный способен удержать нацию от хаоса братоубийства и державного распада: «Это не проблема для меня уйти в отставку… Но если мы не будем твердо придерживаться Конституции, наше правительство не будет долговечным — оно будет слишком часто меняться».
Не сознавая, что ему противостоит не банда уличных мародеров, а общество, уставшее от авторитарного режима, он тщетно просил «не раскачивать лодку»: «Прекратите активность, которая причиняет страдания нашему народу! Прекратите толкать народ на совершение правонарушений! Мы не должны позволить нашей республике, созданной нашими жертвами, распасться. Это было бы неуважением к героям, отдавшим все для Республики Индонезия…»
Он убеждал, почти умолял дать ему возможность остаться в президентской должности до тех пор, пока под его руководством не будут проведены необходимые реформы и новые выборы: «Я немедленно создам комитет реформ из лидеров общин и экспертов из высших учебных заведений… Всеобщие выборы пройдут как можно скорее на основе нового избирательного закона. Я незамедлительно осуществлю перестановку кабинета, чтобы мы могли решать трудные задачи в связи с экономическим, политическим и правовым кризисом…»
Сухарто отчаянно пытался доказать тем, кто требовал его немедленной отставки, что в этом нет никакой нужды. Во-первых, он все равно уйдет с президентского поста сразу после выборов: «Не нужно беспокоиться, что я останусь президентом».
Во-вторых, он при любом исходе выборов все равно останется «отцом нации»: «Я полагаю, что если я больше не президент, я преисполнен решимости стать мудрецом в том смысле, что я буду ближе к Богу, буду давать советы народу и направлять правительство «из-за спины».
Увещевания и аргументы, с которыми Сухарто обратился к нации по телевидению, возымели прямо противоположный эффект. Более 8 тысяч студентов пикетировали здание парламента, требуя немедленного ухода Сухарто в отставку. Сотни пикетчиков забрались на крышу, откуда вывесили национальные флаги и антипрезидентские лозунги.
Тогда Сухарто, вероятно, решился на повторение того, что Дэн Сяопин учинил на площади Тяньаньмэнь. Высшие армейские чины провели смотры-инструктажи подчиненных войск по обеспечению безопасности в столице…
В этот момент пришло известие, что госсекретарь США Мадлен Олбрайт высказалась за отставку Сухарто. Парламент Индонезии принял решение рассмотреть этот вопрос на ближайшем заседании. Не дожидаясь позора, 21 мая «улыбающийся генерал» с мрачным выражением лица зачитал заявление об отставке.
Ни у него, ни у индонезийской элиты не было выбора. Финансовый кризис 1997–1998 гг. больно ударил по коррумпированной, пропитанной метастазами семейственности малорентабельной индонезийской экономке. Последней соломинкой, за которую хваталась в тот момент крупнейшая экономка Юго-Восточной Азии, были кредиты МВФ и других международных банковских структур. Ссориться с Америкой в этой ситуации было попросту немыслимо…
«Герой» холодной войны
Когда-то Вашингтон закрыл глаза на то, что Сухарто погубил то ли полмиллиона, то ли миллион (кто ж их считал!) сограждан. Журнал Time в 1966 году так описывал происходящее в Индонезии:
«Коммунисты и сочувствующие им лица, а также члены их семей уничтожаются тысячами. Армейское руководство сообщает о казни множества коммунистов в отдаленных тюрьмах после допроса. Вооруженные парангами (ножами с широким лезвием), мусульманские фанатики подползают к домам коммунистов, убивают всю семью и закапывают тела в неглубокие могилы».
Официально Сухарто предотвратил коммунистическую революцию. В реальности эта угроза вряд ли была столь неизбежной: коммунистам противостояли исламисты и мощная армия с генералами, придерживавшимися правых настроений. Уничтожая сотни тысяч людей (зачастую не причастных к компартии), Сухарто не столько боролся с угрозой тоталитаризма, сколько достигал иных целей.
Во-первых, он лишил свергнутого Сукарно шансов на возвращение в кресло президента. Можно было бы просто обвинить Сукарно в пособничестве коммунистам и казнить. Но светлый образ отца индонезийской независимости был удобен продолжателю его дела. Тем более не сегодня завтра Сукарно должен был умереть от неизлечимой болезни почек…
Во-вторых, величайшая антикоммунистическая бойня позволила установить в Индонезии военную диктатуру и закрепить за армией ответственность не только за оборону, но и за социально-экономическое развитие страны. По сути, это означало, что армейская верхушка де-факто превращалась в вертикально интегрированную партию власти и получала легальную возможность монопольного обогащения из бюджетных и внебюджетных источников.
В-третьих, разгром компартии и разрыв с СССР и КНР позволили Сухарто заручиться поддержкой США и заложить основы «индонезийского экономического чуда», основанного на западных кредитах и капиталах и дешевой, придавленной армейским сапогом местной рабочей силе.
Наметился позитивный вектор. Темпы роста начиная с середины 80-х годов достигли 8%. Средний доход на душу населения с $50 в 1966 году к концу правления Сухарто вырос до $1000. Повысился уровень жизни, осуществлялась программа планирования семьи, развивались образование и здравоохранение. В середине 90-х годов 80% индонезийцев жили на доход менее одного доллара в день, но жизнь становилась все лучше и веселее…
Что же случилось?
А случилось то, что случается всякий раз, когда сжатая «нацлидером» пружина народного недовольства, рожденного сознанием несправедливости социально-политического устройства, получает возможность выстрелить.
В 1996 году власти решили отстранить от руководства Индонезийской демократической партии (ИДП) дочь Сукарно — Мегавати Сукарнопутри, которая показалась слишком опасной для нового порядка. Помимо партии «Голкар», в парламенте были два карлика — ИДП («светско-христианская») и ОПР — Объединенная партия развития (мусульманская).
С целью снятия Мегавати Сукарнопутри были инспирированы внутрипартийные перевыборы в ИДП. Однако харизматическая дочь харизматического отца отказалась покидать партийный офис, который пришлось брать штурмом вместе с полицией.
Будто что-то щелкнуло, и популярность ИДП и ОПР вдруг стала расти. На выборах «уверенно побеждала» партия «Голкар» (74% против 3 и 22), но возмущение масштабами выборных фальсификаций привело к тому, что даже исламисты потребовали от власти проведения честных выборов.
Когда в обществе стал распространяться оппозиционный настрой, в июле 1997 года и рухнул тайский бат… Таким образом, финансовый кризис стал лишь мощным катализатором уже вполне созревшего политического кризиса…
Не знаю, настал ли в жизни Мухаммеда Сухарто такой момент, когда он осознал, что 32-летняя идиллия его отношений с нацией была историей великой авторитарной лжи.
Объясняя свое решение стать президентом в седьмой раз, Сухарто апеллировал к «поддержке», которую ему оказывали «социально-политические силы страны»: «Когда я должен был быть выдвинут кандидатом в президенты на 1998–2003 гг. социально-политическими силами страны, я спросил, правда ли, что индонезийский народ по-прежнему доверяет мне. Потому что мне уже было 77 лет. Я призвал их внимательно изучить все факты.
Оказалось, что все социально-политические силы (…) заявили, что большинство людей по-прежнему хотят, чтобы я осуществил выдвижение на новый срок… Если бы я покинул сцену в этой ситуации, я был бы назван человеком, который покинул ситуацию, когда он на самом деле был назначен ответственным…»
Последние годы престарелый Сухарто провел в ожидании суда, который откладывался под предлогом слабого здоровья экс-диктатора, обвиняемого в миллиардном казнокрадстве. Но была, разумеется, и другая причина, по которой индонезийские элиты не хотели «слишком глубоко копать» — армия хоть перестала паразитировать на экономике страны, остается одной из важнейших политических сил. Да и президент нынче — тоже из бывших армейских…
Правда, в Индонезии мало кто желал Сухарто смерти. Те, кому эпоха нового порядка казалась золотым веком, мечтали увидеть большого генерала сильным и улыбающимся. А те, в судьбе которых диктатура оставила кровавый след, стояли у больницы с лозунгом «Отдайте Сухарто под суд!», с огромным букетом и пожеланиями здоровья бывшему правителю, который не должен был безнаказанно покинуть этот мир.
Судьба не пошла индонезийцам навстречу: 27 января 2008 года семья Сухарто дала согласие на его отключение от аппарата искусственного дыхания.
Майская революция
В третьем по величине городе страны — Медане студенты начали бастовать и требовать реформ. А 4 мая, когда правительство объявило о подорожании бензина и электроэнергии, учинили бунт, который спровоцировал поджоги машин, погромы магазинов и рынков…
На четвертый день бунт удалось погасить. О нем президент Индонезии Мухаммед Сухарто, богатейший диктатор планеты (его состояние оценивалось в $ 35 млрд долл.), отозвался презрительно: «Я полагаю, что, если мы будем продолжать в таком же духе, у нас не будет прогресса». В тот момент он полагал, что инцидент исчерпан и виновные в беспорядках вскоре будут пойманы и наказаны. (Судебные дела, связанные с майскими беспорядками 1998 года, тянутся по сей день.)
12 мая в столице страны Джакарте 10 тысяч студентов собрались двинуться к парламенту. Полиция попыталась блокировать их на территории кампуса. Студенты устроили сидячую забастовку. То ли в ответ на камни, то ли по какой-то другой причине полицейские в итоге открыли огонь и убили четверых. В стране начались массовые акции протеста. Мутной волной покатились беспорядки — убийства, групповые изнасилования, поджоги машин и зданий, погромы торговых заведений и офисов…
В основном пострадали индонезийские китайцы — небольшая, но экономически успешная прослойка населения. Выброс ксенофобской агрессии не был неожиданным, учитывая десятилетиями культивировавшееся чувство враждебности индонезийцев к китайскому меньшинству.
Президент Сухарто еще не понимал, что насилие, захлестнувшее страну, — больше, чем бунт. И с этим уже не справится ни полиция, ни даже армия. Он не придал значение и тому, что в разгар уличной вакханалии студенты прошли по улицам Джакарты 10-тысячной колонной, подтвердив, что их главное требование — политические реформы…
За три дня до отставки, когда восстание достигло апогея, Сухарто искренне полагал, что он единственный способен удержать нацию от хаоса братоубийства и державного распада: «Это не проблема для меня уйти в отставку… Но если мы не будем твердо придерживаться Конституции, наше правительство не будет долговечным — оно будет слишком часто меняться».
Не сознавая, что ему противостоит не банда уличных мародеров, а общество, уставшее от авторитарного режима, он тщетно просил «не раскачивать лодку»: «Прекратите активность, которая причиняет страдания нашему народу! Прекратите толкать народ на совершение правонарушений! Мы не должны позволить нашей республике, созданной нашими жертвами, распасться. Это было бы неуважением к героям, отдавшим все для Республики Индонезия…»
Он убеждал, почти умолял дать ему возможность остаться в президентской должности до тех пор, пока под его руководством не будут проведены необходимые реформы и новые выборы: «Я немедленно создам комитет реформ из лидеров общин и экспертов из высших учебных заведений… Всеобщие выборы пройдут как можно скорее на основе нового избирательного закона. Я незамедлительно осуществлю перестановку кабинета, чтобы мы могли решать трудные задачи в связи с экономическим, политическим и правовым кризисом…»
Сухарто отчаянно пытался доказать тем, кто требовал его немедленной отставки, что в этом нет никакой нужды. Во-первых, он все равно уйдет с президентского поста сразу после выборов: «Не нужно беспокоиться, что я останусь президентом».
Во-вторых, он при любом исходе выборов все равно останется «отцом нации»: «Я полагаю, что если я больше не президент, я преисполнен решимости стать мудрецом в том смысле, что я буду ближе к Богу, буду давать советы народу и направлять правительство «из-за спины».
Увещевания и аргументы, с которыми Сухарто обратился к нации по телевидению, возымели прямо противоположный эффект. Более 8 тысяч студентов пикетировали здание парламента, требуя немедленного ухода Сухарто в отставку. Сотни пикетчиков забрались на крышу, откуда вывесили национальные флаги и антипрезидентские лозунги.
Тогда Сухарто, вероятно, решился на повторение того, что Дэн Сяопин учинил на площади Тяньаньмэнь. Высшие армейские чины провели смотры-инструктажи подчиненных войск по обеспечению безопасности в столице…
В этот момент пришло известие, что госсекретарь США Мадлен Олбрайт высказалась за отставку Сухарто. Парламент Индонезии принял решение рассмотреть этот вопрос на ближайшем заседании. Не дожидаясь позора, 21 мая «улыбающийся генерал» с мрачным выражением лица зачитал заявление об отставке.
Ни у него, ни у индонезийской элиты не было выбора. Финансовый кризис 1997–1998 гг. больно ударил по коррумпированной, пропитанной метастазами семейственности малорентабельной индонезийской экономке. Последней соломинкой, за которую хваталась в тот момент крупнейшая экономка Юго-Восточной Азии, были кредиты МВФ и других международных банковских структур. Ссориться с Америкой в этой ситуации было попросту немыслимо…
«Герой» холодной войны
Когда-то Вашингтон закрыл глаза на то, что Сухарто погубил то ли полмиллиона, то ли миллион (кто ж их считал!) сограждан. Журнал Time в 1966 году так описывал происходящее в Индонезии:
«Коммунисты и сочувствующие им лица, а также члены их семей уничтожаются тысячами. Армейское руководство сообщает о казни множества коммунистов в отдаленных тюрьмах после допроса. Вооруженные парангами (ножами с широким лезвием), мусульманские фанатики подползают к домам коммунистов, убивают всю семью и закапывают тела в неглубокие могилы».
Официально Сухарто предотвратил коммунистическую революцию. В реальности эта угроза вряд ли была столь неизбежной: коммунистам противостояли исламисты и мощная армия с генералами, придерживавшимися правых настроений. Уничтожая сотни тысяч людей (зачастую не причастных к компартии), Сухарто не столько боролся с угрозой тоталитаризма, сколько достигал иных целей.
Во-первых, он лишил свергнутого Сукарно шансов на возвращение в кресло президента. Можно было бы просто обвинить Сукарно в пособничестве коммунистам и казнить. Но светлый образ отца индонезийской независимости был удобен продолжателю его дела. Тем более не сегодня завтра Сукарно должен был умереть от неизлечимой болезни почек…
Во-вторых, величайшая антикоммунистическая бойня позволила установить в Индонезии военную диктатуру и закрепить за армией ответственность не только за оборону, но и за социально-экономическое развитие страны. По сути, это означало, что армейская верхушка де-факто превращалась в вертикально интегрированную партию власти и получала легальную возможность монопольного обогащения из бюджетных и внебюджетных источников.
В-третьих, разгром компартии и разрыв с СССР и КНР позволили Сухарто заручиться поддержкой США и заложить основы «индонезийского экономического чуда», основанного на западных кредитах и капиталах и дешевой, придавленной армейским сапогом местной рабочей силе.
Наметился позитивный вектор. Темпы роста начиная с середины 80-х годов достигли 8%. Средний доход на душу населения с $50 в 1966 году к концу правления Сухарто вырос до $1000. Повысился уровень жизни, осуществлялась программа планирования семьи, развивались образование и здравоохранение. В середине 90-х годов 80% индонезийцев жили на доход менее одного доллара в день, но жизнь становилась все лучше и веселее…
Что же случилось?
А случилось то, что случается всякий раз, когда сжатая «нацлидером» пружина народного недовольства, рожденного сознанием несправедливости социально-политического устройства, получает возможность выстрелить.
В 1996 году власти решили отстранить от руководства Индонезийской демократической партии (ИДП) дочь Сукарно — Мегавати Сукарнопутри, которая показалась слишком опасной для нового порядка. Помимо партии «Голкар», в парламенте были два карлика — ИДП («светско-христианская») и ОПР — Объединенная партия развития (мусульманская).
С целью снятия Мегавати Сукарнопутри были инспирированы внутрипартийные перевыборы в ИДП. Однако харизматическая дочь харизматического отца отказалась покидать партийный офис, который пришлось брать штурмом вместе с полицией.
Будто что-то щелкнуло, и популярность ИДП и ОПР вдруг стала расти. На выборах «уверенно побеждала» партия «Голкар» (74% против 3 и 22), но возмущение масштабами выборных фальсификаций привело к тому, что даже исламисты потребовали от власти проведения честных выборов.
Когда в обществе стал распространяться оппозиционный настрой, в июле 1997 года и рухнул тайский бат… Таким образом, финансовый кризис стал лишь мощным катализатором уже вполне созревшего политического кризиса…
Не знаю, настал ли в жизни Мухаммеда Сухарто такой момент, когда он осознал, что 32-летняя идиллия его отношений с нацией была историей великой авторитарной лжи.
Объясняя свое решение стать президентом в седьмой раз, Сухарто апеллировал к «поддержке», которую ему оказывали «социально-политические силы страны»: «Когда я должен был быть выдвинут кандидатом в президенты на 1998–2003 гг. социально-политическими силами страны, я спросил, правда ли, что индонезийский народ по-прежнему доверяет мне. Потому что мне уже было 77 лет. Я призвал их внимательно изучить все факты.
Оказалось, что все социально-политические силы (…) заявили, что большинство людей по-прежнему хотят, чтобы я осуществил выдвижение на новый срок… Если бы я покинул сцену в этой ситуации, я был бы назван человеком, который покинул ситуацию, когда он на самом деле был назначен ответственным…»
Последние годы престарелый Сухарто провел в ожидании суда, который откладывался под предлогом слабого здоровья экс-диктатора, обвиняемого в миллиардном казнокрадстве. Но была, разумеется, и другая причина, по которой индонезийские элиты не хотели «слишком глубоко копать» — армия хоть перестала паразитировать на экономике страны, остается одной из важнейших политических сил. Да и президент нынче — тоже из бывших армейских…
Правда, в Индонезии мало кто желал Сухарто смерти. Те, кому эпоха нового порядка казалась золотым веком, мечтали увидеть большого генерала сильным и улыбающимся. А те, в судьбе которых диктатура оставила кровавый след, стояли у больницы с лозунгом «Отдайте Сухарто под суд!», с огромным букетом и пожеланиями здоровья бывшему правителю, который не должен был безнаказанно покинуть этот мир.
Судьба не пошла индонезийцам навстречу: 27 января 2008 года семья Сухарто дала согласие на его отключение от аппарата искусственного дыхания.
Даниил КОЦЮБИНСКИЙ