Как я провел 1 сентября в обезьяннике

Мы с друзьями — студенты Института кино и телевидения, поэтому поход 31 августа на Гостинку был не только проявлением позиции, но и чем-то вроде производственной практики. Но поснимать нам не дали — через пять минут после начала акции я увидел, что моих друзей тащат в автозак.
Я побежал к автобусу, но наткнулся на живое заграждение из ОМОНа. «Возьмите и меня, — говорю. — Добровольно». В ответ — тишина. «Что мне сделать, чтобы попасть в автобус?» — меняю тактику. Он кивает глазами на место на асфальте, куда мне необходимо сесть, чтобы из зеваки превратиться в нарушителя закона.
Вот так просто. Сел на асфальт — заслужил место в автобусе. Без лишних слов иду и сажусь. «А ведь сколько раз я снимал тех, кто протестует, думал еще про себя: вот дураки, себе ведь хуже только делают!» — проносится в голове, пока жду, когда до меня доберется ОМОН. Через минуту парни встречают меня в почти уже заполненном автобусе одобрительными криками. «Вас за что?» — спрашиваю. — «Хотели посмотреть на сидящих смельчаков, подошли поближе ну и в общем… попали под горячую руку».
Полицейские в автобусе ухмыляются. Водитель поворачивает ключ зажигания, мы замолкаем. Все яснее перспектива провести первое сентября не за партой, а за решеткой. На часах 18:10.
В 43-й отдел полиции Петроградского района едем долго — пробки. В участке нас рассаживают в просторном помещении. С заднего ряда активист Дима объясняет: это называется «доставили в отделение для установления личности». И то, что у нас забрали паспорта, не значит, что процесс ускорится. Раньше держали в участке, ближе к ночи везли в суд и после непродолжительного процесса отпускали. Теперь новые правила. Ночь в камере люкс обеспечена.
Взрослый дядька интеллигентного вида напуган больше всех. Всю дорогу он убеждал полицейских, что его задержали случайно, что он известнейший киноактер (и даже предъявлял соответствующее удостоверение) и торопился на мероприятие… Никто его отпускать и не думал, хотя было видно, что мужчина не врет: слишком безобидно выглядел, слишком был напуган.
Услышав слова Димы, киноактер (имя он просил не называть, но, судя по фоткам, что он нам показывал, снимается в фильме Бондарчука) заметно приуныл.
В камеру мы попали только в шестом часу утра. В 9 утра в институте начинаются занятия. У нас по расписанию лекция «Мастерство художественного фильма». В 10:45 все уже на паре. Там, где в этот момент сидим мы, проходит не менее интересная лекция:
Пьяный, прикованный в коридоре наручниками к ножкам скамьи, кроет служителей правопорядка на чем свет стоит, не забывая при этом упоминать, что именно он с ними сделает, когда выберется из «поганой мусорни». На его крики никто не реагирует. Лекция становится все громче, он стучит наручниками об углы лавки, просит посадить его в камеру (смельчак какой!), негодует. Мы ползаем по деревянному полу, пытаясь найти место поудобнее. К моменту, когда в институте заканчивается пара, в отделении происходит пересменка. На дежурство заступают свежие, отдохнувшие полицейские, именно они и повезут нас в суд.
Следующая пара — физкультура. У нас в камере тоже. От неудачных попыток заснуть на ровной твердой поверхности то и дело затекают руки, ноги, болит спина и шея. Раз-два-три-четыре — проходящий мимо камеры полицейский ухмыляется. Все упражнения — на месте, размер камеры не позволяет ничего подвижного. От усердия трескаются по швам джинсы. Решено прекратить тренировку — лежим, ждем, когда нас повезут в суд.
Последняя пара дня — работа с актером и неактером. Был бы на свободе — с удовольствием бы сходил. Нас везут в суд на улицу Красного Текстильщика. В автобусе наш актер, который ночь отсидел в камере с активистами «Другой России», уже не верит, что все кончится благополучно, и близок к нервному срыву. Три часа ожидания в душном автобусе он нервно шутит и разговаривает с конвоем.
«Жалко мужика, — говорит вчерашний Дима и кивает в сторону полицейских, — Знают ведь, что случайно загребли, так нет, судить будут в общем порядке».
Когда нас наконец выводят, внезапно начинается сильный ливень. «По нам небеса плачут», — полушутя говорит Дима. И только по мере нашего освобождения дождь постепенно сходит на нет.

Никита ЛИТВИНОВ