Разбитые сердца
Демографическая проблема открыто признана российской властью. Для ее решения есть разные способы: например, создавать материнские капиталы (чтобы под видом щедрых «подарков», недоступных ни детям, ни их родителям, отмывать через банки нефтяные сверхдоходы), или менять стринги на семейные трусы (чем для повышения плодовитости с успехом занимались «Наши» на Селигере). Конечно, вместо этого можно бы навести порядок в системе здравоохранения, и в первую очередь в педиатрии. Но ведь понятно, что стринги — важнее.
Детская кардиология в России до сих пор находится в зачаточном состоянии
Дожить до понедельника
В 2001 году в семье Александра и Насти родился сын Семен. Первое время счастливые родители даже не подозревали, что их ребенок болен сразу двумя опасными врожденными заболеваниями — аритмией и пороком сердца.
Первый приступ аритмии у Семена случился в два года. Пульс и давление невероятно повысились, и мальчик впал в полусознательное состояние…
— К тому времени мы уже знали о диагнозах сына, — вспоминает Александр. — Вызвали скорую и попросили отвезти нас в Первую детскую городскую больницу — единственную с отделением детской кардиологии в Петербурге. Отвечают: «Мы обязаны везти в дежурную», — и доставляют в инфекционную в Купчино… С тех пор у Семена было уже около десяти приступов, и только один раз удалось убедить врачей везти нас куда нужно. Так что потом мы уже скорую не вызывали, а садились на такси — и добирались сами.
Современная медицина позволяет снимать приступы аритмии не только опасными химическими препаратами, но и при помощи практически безвредных электрических импульсов, направленных прямо в сердце. Аппарат для такого лечения есть в 31-й городской больнице — единственный в Петербурге. И, по словам родителей Семена, всего два или три врача, умеющих с ним обращаться.
— Однажды у сына случился приступ во время майских праздников. Мы позвонили в 31-ю больницу — оказалось, все доктора, способные помочь мальчику, на выходных, — рассказывает Александр. — Пришлось ехать в дежурную больницу, где врачи лечили Семена, как взрослого: давали кордарон. А он не помогал. В итоге приступ не могли снять два дня… Я и Настя почти все это время просидели у реанимации. Потому что в Питере только один аппарат, и только во взрослой больнице… Насколько я знаю, он стоит около миллиона долларов. Но ведь для города, где делают намывы и строят полукилометровые башни, это — ничто!
Дикари и мерседес
В далеком 1988 году девочку из СССР с пороком сердца Машу Сенотову отправили на операцию в Америку за счет благотворительного фонда «От сердца к сердцу». Операция прошла успешно, и фонд засыпали письмами с мольбами о помощи. Большая часть детей с врожденным пороком сердца у нас тогда умирала в возрасте до года, так как советская кардиохирургия находилась в зачаточном состоянии (был только один центр в Москве на 20 мест).
Так что американцы приехали в Петербург, сделали несколько операций и решили организовать здесь наш собственный детский кардиоцентр. В 90-м году они на деньги фонда полностью оборудовали отделение в 30 коек, с 6-местной реанимацией — это обошлось им в 10–20 млн долларов. С тех самых пор у отделения бессменный заведующий — Вадим Любомудров.
— Сейчас центр существует в основном за счет города, хотя и благотворители нередко помогают, — рассказывает Вадим Германович. — Например, после дефолта в 1998-м мы четыре года жили только за счет американского «Русского медицинского фонда». Как и вся медицина в РФ, отделение финансируется на 30% от своих потребностей — этого достаточно, чтобы держаться на плаву и не потонуть, но не больше. Например, мы могли бы расширить реанимацию с 6 до 8 коек, что позволило бы делать больше операций — но для этого нужно не только специальное оборудование, но и существенное расширение штата, больше расходных материалов. Конечно, и шесть мест на город пока хватает, но это — на грани, верхний предел необходимого. К тому же летом работают только 4 койки: персонал в отпусках — и появляется очередь.
Но пока о расширении нечего и думать! Медики стараются хотя бы сохранить центр в прежних размерах. Например, в прошлом году закончились оксигенаторы (один нужен на каждую операцию, стоит он тысячу долларов). Целый год писали запросы в Комитет по здравоохранению и не получали никаких ответов. В итоге оперировали за счет благотворителей.
Месяц назад в отделении вышла из строя ангиографическая установка. Договора на сервисное обслуживание, традиционно для России, нет — это «слишком дорого». Новая стоит 1,5 млн долларов. Из-за отсутствия ангиографа 15% операций на сердце делать нельзя — уже начала образовываться очередь. И сколько такая ситуация продлится — неизвестно (в позапрошлом году установка не работала целых 6 месяцев).
— Вообще большая часть техники работает на пределе ресурса, а то и за пределом, — признается Вадим Германович. — На Западе оборудование меняют раз в 5 лет, а у нас… Недавно приказал долго жить специальный водяной матрас, сделанный еще в 50-е годы в США. Сейчас работаем без него. В отношении медтехники мы напоминаем дикарей, которые купили мерседес, цветами его украшают, жертвы приносят — а пользоваться им нормально не умеют.
Правда, в этом году центру заменили купленную еще в собчаковские времена поддерживающую аппаратуру в реанимации. Думаете, чиновники расщедрились? Да нет, просто 1-ю Детскую посетил губернатор — вот и бросились в ноги, и тут уж Валентина Ивановна волевым решением распорядилась выделить деньги. А если бы не этот, по сути случайный, визит?..
Списки «того, что нужно кардиоцентру» составлялись врачами по просьбе Комитета здравоохранения уже бессчетное число раз — но этим обычно дело и кончается, так как требуемые суммы оказываются для этого комитета неподъемными.
— Конечно, всего никогда не будет хватать… — рассуждает Вадим Германович, — но мы ведь не для себя просим. Хотелось бы, чтобы наши маленькие пациенты выживали. Кстати, западные фонды теперь не спешат давать нам деньги, зная, какие баснословные доходы получает Россия от нефти в последнее время.
В 2006 году в центре проведено 350 полостных и 100 неполостных операций. Каждая стоит 160–220 тысяч рублей. 200 из них оплачивает город — но не целиком, а только по 80 тысяч за операцию, да еще 20 дает страховая компания. Недостающие средства возмещаются за счет благотворительности и… иногородних пациентов, которые оплачивают операции из своего кармана. Правда, вышедший недавно приказ Министерства здравоохранения «Об оказании высокотехнологичной помощи» поднимает планку до 190 тыс. за операцию… но оплачивать будут не 300, а лишь 50 операций в год! Вот если бы городское и федеральное финансирование «совместились»… Тогда и иногородних можно было бы оперировать бесплатно, ведь многие продают машины и квартиры, берут кредиты, чтобы сделать дорогостоящую операцию (когда речь идет о здоровье ребенка, мало кто считает деньги).
Мертвые цифры
Примерно 400 проводимых центром в год операций удовлетворяют потребности Петербурга: в нашем городе ежегодно рождается 40 тысяч детей, из них 1% — с пороком сердца, у 0,7% он требует хирургического вмешательства. Так что Питер в общем-то прикрыт, плюс есть возможность брать пациентов из других регионов. Всего же в стране проводят чуть больше 9 тысяч подобных операций при потребности в 11–12. То есть можно считать, что 2–3 тысячи российских новорожденных каждый год погибают, хотя могли бы жить. Большинство детей с пороком сердца должны быть прооперированы в возрасте до года. В нашей стране таких лишь 20%; притом что в Петербурге — 70% (это показатели, сравнимые с европейскими).
Смертность в центре всего 3–5% (в США в среднем — 4,5%), это в 2–3 раза ниже, чем в целом по России. Кстати, показатели можно было бы легко улучшить, отказываясь от опасных операций, но врачи 1-й детской берутся за пороки практически любой степени сложности.
Почему же дела с детской кардиологией в нашей стране столь плохи?
— Система здравоохранения с советских времен не реформирована и сохранила старые пороки, которые простой операцией, в отличие от сердечных, не исправишь, — объясняет Вадим Германович. — У нас отсутствует нормальная подготовка кадров. В США один кардиолог на 500 тысяч человек, у нас — на 30 тысяч, но они не имеют ни нормальной подготовки, ни оборудования, и выполняют работу, которую в Америке делают операторы УЗИ, т. е. технические специалисты. На Петербург достаточно 10 кардиологов, а сейчас только в каждой детской поликлинике сидит по одному. Отдельная проблема — в подготовке кардиохирургов. Чтобы вырастить одного настоящего, ему после вуза нужно учиться еще 6–7 лет. В России он может получить лицензию, окончив полугодичные курсы, — потому что нет обычной на Западе Ассоциации кардиохирургов, задающей стандарты. Нет и системы подготовки среднего персонала для таких центров, как наш, приходится самостоятельно доучивать специалистов (например, анестезиологов) и даже медсестер. Сейчас мы проводим в год 60 операций на сердце у младенцев весом от 500 г до 1,5 кг — а во многих городах России о таких операциях даже не думают: врачи просто не знают, что эти дети могут выжить.
Детская смертность в России в 5 раз выше, чем в Европе: по оценкам Всемирной организации здравоохранения, у нас не выживают 15 новорожденных из 1000 (хотя отечественная статистика говорит, что 11 — критерии используются более мягкие). А в Магаданской области детская смертность выше, чем в Эфиопии… В Петербурге умирает 5–6 младенцев на тысячу, это меньше, чем даже в Москве.
Хотя именно в Москве сконцентрирована львиная доля медицинских учреждений. Там проводится и половина всех операций на сердце в стране.
— Такая система создана искусственно, — поясняет доцент Любомудров. — И это плохо. Вести новорожденных в критическом состоянии откуда-нибудь из Владивостока в Москву невозможно — в итоге многие дети погибают. И вновь суть проблемы в том, что у нас до сих пор — советская система здравоохранения. Нам надо внедрять западные стандарты медпомощи, потому что сейчас нет вообще никаких.
Один-один
К сожалению, здоровье наших детей — не только проблема медицины. Недавно в реанимации Детской городской больницы № 1 лежала девочка, попавшая на стол прямо из роддома. Ей вовремя сделали первую операцию для избавления от очень сложного порока сердца (нужно провести еще две в течение нескольких лет). Но анализы показывают, что мать могла наградить ребенка гепатитом С и СПИДом (пока что это нельзя выяснить точно). Родители от таких детей часто отказываются, и они попадают в приют.
Зато в семье Александра и Насти все вроде бы складывается благополучно. Сложную операцию при совмещении порока сердца и аритмии брались делать только в Москве. Трижды родители возили маленького Сеню проводить неполостные операции — на деньги фонда «Детские сердца» (каждая — 5 тысяч долларов), но результатов это не давало. Наконец, в мае нынешнего года они выбили квоту (4 человека от Петербурга в год) — и сделали мальчику полостную операцию стоимостью 30 тысяч долларов, одновременно от аритмии и порока. С тех пор приступы не возобновлялись.
Дожить до понедельника
В 2001 году в семье Александра и Насти родился сын Семен. Первое время счастливые родители даже не подозревали, что их ребенок болен сразу двумя опасными врожденными заболеваниями — аритмией и пороком сердца.
Первый приступ аритмии у Семена случился в два года. Пульс и давление невероятно повысились, и мальчик впал в полусознательное состояние…
— К тому времени мы уже знали о диагнозах сына, — вспоминает Александр. — Вызвали скорую и попросили отвезти нас в Первую детскую городскую больницу — единственную с отделением детской кардиологии в Петербурге. Отвечают: «Мы обязаны везти в дежурную», — и доставляют в инфекционную в Купчино… С тех пор у Семена было уже около десяти приступов, и только один раз удалось убедить врачей везти нас куда нужно. Так что потом мы уже скорую не вызывали, а садились на такси — и добирались сами.
Современная медицина позволяет снимать приступы аритмии не только опасными химическими препаратами, но и при помощи практически безвредных электрических импульсов, направленных прямо в сердце. Аппарат для такого лечения есть в 31-й городской больнице — единственный в Петербурге. И, по словам родителей Семена, всего два или три врача, умеющих с ним обращаться.
— Однажды у сына случился приступ во время майских праздников. Мы позвонили в 31-ю больницу — оказалось, все доктора, способные помочь мальчику, на выходных, — рассказывает Александр. — Пришлось ехать в дежурную больницу, где врачи лечили Семена, как взрослого: давали кордарон. А он не помогал. В итоге приступ не могли снять два дня… Я и Настя почти все это время просидели у реанимации. Потому что в Питере только один аппарат, и только во взрослой больнице… Насколько я знаю, он стоит около миллиона долларов. Но ведь для города, где делают намывы и строят полукилометровые башни, это — ничто!
Дикари и мерседес
В далеком 1988 году девочку из СССР с пороком сердца Машу Сенотову отправили на операцию в Америку за счет благотворительного фонда «От сердца к сердцу». Операция прошла успешно, и фонд засыпали письмами с мольбами о помощи. Большая часть детей с врожденным пороком сердца у нас тогда умирала в возрасте до года, так как советская кардиохирургия находилась в зачаточном состоянии (был только один центр в Москве на 20 мест).
Так что американцы приехали в Петербург, сделали несколько операций и решили организовать здесь наш собственный детский кардиоцентр. В 90-м году они на деньги фонда полностью оборудовали отделение в 30 коек, с 6-местной реанимацией — это обошлось им в 10–20 млн долларов. С тех самых пор у отделения бессменный заведующий — Вадим Любомудров.
— Сейчас центр существует в основном за счет города, хотя и благотворители нередко помогают, — рассказывает Вадим Германович. — Например, после дефолта в 1998-м мы четыре года жили только за счет американского «Русского медицинского фонда». Как и вся медицина в РФ, отделение финансируется на 30% от своих потребностей — этого достаточно, чтобы держаться на плаву и не потонуть, но не больше. Например, мы могли бы расширить реанимацию с 6 до 8 коек, что позволило бы делать больше операций — но для этого нужно не только специальное оборудование, но и существенное расширение штата, больше расходных материалов. Конечно, и шесть мест на город пока хватает, но это — на грани, верхний предел необходимого. К тому же летом работают только 4 койки: персонал в отпусках — и появляется очередь.
Но пока о расширении нечего и думать! Медики стараются хотя бы сохранить центр в прежних размерах. Например, в прошлом году закончились оксигенаторы (один нужен на каждую операцию, стоит он тысячу долларов). Целый год писали запросы в Комитет по здравоохранению и не получали никаких ответов. В итоге оперировали за счет благотворителей.
Месяц назад в отделении вышла из строя ангиографическая установка. Договора на сервисное обслуживание, традиционно для России, нет — это «слишком дорого». Новая стоит 1,5 млн долларов. Из-за отсутствия ангиографа 15% операций на сердце делать нельзя — уже начала образовываться очередь. И сколько такая ситуация продлится — неизвестно (в позапрошлом году установка не работала целых 6 месяцев).
— Вообще большая часть техники работает на пределе ресурса, а то и за пределом, — признается Вадим Германович. — На Западе оборудование меняют раз в 5 лет, а у нас… Недавно приказал долго жить специальный водяной матрас, сделанный еще в 50-е годы в США. Сейчас работаем без него. В отношении медтехники мы напоминаем дикарей, которые купили мерседес, цветами его украшают, жертвы приносят — а пользоваться им нормально не умеют.
Правда, в этом году центру заменили купленную еще в собчаковские времена поддерживающую аппаратуру в реанимации. Думаете, чиновники расщедрились? Да нет, просто 1-ю Детскую посетил губернатор — вот и бросились в ноги, и тут уж Валентина Ивановна волевым решением распорядилась выделить деньги. А если бы не этот, по сути случайный, визит?..
Списки «того, что нужно кардиоцентру» составлялись врачами по просьбе Комитета здравоохранения уже бессчетное число раз — но этим обычно дело и кончается, так как требуемые суммы оказываются для этого комитета неподъемными.
— Конечно, всего никогда не будет хватать… — рассуждает Вадим Германович, — но мы ведь не для себя просим. Хотелось бы, чтобы наши маленькие пациенты выживали. Кстати, западные фонды теперь не спешат давать нам деньги, зная, какие баснословные доходы получает Россия от нефти в последнее время.
В 2006 году в центре проведено 350 полостных и 100 неполостных операций. Каждая стоит 160–220 тысяч рублей. 200 из них оплачивает город — но не целиком, а только по 80 тысяч за операцию, да еще 20 дает страховая компания. Недостающие средства возмещаются за счет благотворительности и… иногородних пациентов, которые оплачивают операции из своего кармана. Правда, вышедший недавно приказ Министерства здравоохранения «Об оказании высокотехнологичной помощи» поднимает планку до 190 тыс. за операцию… но оплачивать будут не 300, а лишь 50 операций в год! Вот если бы городское и федеральное финансирование «совместились»… Тогда и иногородних можно было бы оперировать бесплатно, ведь многие продают машины и квартиры, берут кредиты, чтобы сделать дорогостоящую операцию (когда речь идет о здоровье ребенка, мало кто считает деньги).
Мертвые цифры
Примерно 400 проводимых центром в год операций удовлетворяют потребности Петербурга: в нашем городе ежегодно рождается 40 тысяч детей, из них 1% — с пороком сердца, у 0,7% он требует хирургического вмешательства. Так что Питер в общем-то прикрыт, плюс есть возможность брать пациентов из других регионов. Всего же в стране проводят чуть больше 9 тысяч подобных операций при потребности в 11–12. То есть можно считать, что 2–3 тысячи российских новорожденных каждый год погибают, хотя могли бы жить. Большинство детей с пороком сердца должны быть прооперированы в возрасте до года. В нашей стране таких лишь 20%; притом что в Петербурге — 70% (это показатели, сравнимые с европейскими).
Смертность в центре всего 3–5% (в США в среднем — 4,5%), это в 2–3 раза ниже, чем в целом по России. Кстати, показатели можно было бы легко улучшить, отказываясь от опасных операций, но врачи 1-й детской берутся за пороки практически любой степени сложности.
Почему же дела с детской кардиологией в нашей стране столь плохи?
— Система здравоохранения с советских времен не реформирована и сохранила старые пороки, которые простой операцией, в отличие от сердечных, не исправишь, — объясняет Вадим Германович. — У нас отсутствует нормальная подготовка кадров. В США один кардиолог на 500 тысяч человек, у нас — на 30 тысяч, но они не имеют ни нормальной подготовки, ни оборудования, и выполняют работу, которую в Америке делают операторы УЗИ, т. е. технические специалисты. На Петербург достаточно 10 кардиологов, а сейчас только в каждой детской поликлинике сидит по одному. Отдельная проблема — в подготовке кардиохирургов. Чтобы вырастить одного настоящего, ему после вуза нужно учиться еще 6–7 лет. В России он может получить лицензию, окончив полугодичные курсы, — потому что нет обычной на Западе Ассоциации кардиохирургов, задающей стандарты. Нет и системы подготовки среднего персонала для таких центров, как наш, приходится самостоятельно доучивать специалистов (например, анестезиологов) и даже медсестер. Сейчас мы проводим в год 60 операций на сердце у младенцев весом от 500 г до 1,5 кг — а во многих городах России о таких операциях даже не думают: врачи просто не знают, что эти дети могут выжить.
Детская смертность в России в 5 раз выше, чем в Европе: по оценкам Всемирной организации здравоохранения, у нас не выживают 15 новорожденных из 1000 (хотя отечественная статистика говорит, что 11 — критерии используются более мягкие). А в Магаданской области детская смертность выше, чем в Эфиопии… В Петербурге умирает 5–6 младенцев на тысячу, это меньше, чем даже в Москве.
Хотя именно в Москве сконцентрирована львиная доля медицинских учреждений. Там проводится и половина всех операций на сердце в стране.
— Такая система создана искусственно, — поясняет доцент Любомудров. — И это плохо. Вести новорожденных в критическом состоянии откуда-нибудь из Владивостока в Москву невозможно — в итоге многие дети погибают. И вновь суть проблемы в том, что у нас до сих пор — советская система здравоохранения. Нам надо внедрять западные стандарты медпомощи, потому что сейчас нет вообще никаких.
Один-один
К сожалению, здоровье наших детей — не только проблема медицины. Недавно в реанимации Детской городской больницы № 1 лежала девочка, попавшая на стол прямо из роддома. Ей вовремя сделали первую операцию для избавления от очень сложного порока сердца (нужно провести еще две в течение нескольких лет). Но анализы показывают, что мать могла наградить ребенка гепатитом С и СПИДом (пока что это нельзя выяснить точно). Родители от таких детей часто отказываются, и они попадают в приют.
Зато в семье Александра и Насти все вроде бы складывается благополучно. Сложную операцию при совмещении порока сердца и аритмии брались делать только в Москве. Трижды родители возили маленького Сеню проводить неполостные операции — на деньги фонда «Детские сердца» (каждая — 5 тысяч долларов), но результатов это не давало. Наконец, в мае нынешнего года они выбили квоту (4 человека от Петербурга в год) — и сделали мальчику полостную операцию стоимостью 30 тысяч долларов, одновременно от аритмии и порока. С тех пор приступы не возобновлялись.
Анджей БЕЛОВРАНИН
Фото ИНТЕРПРЕСС