Весь мир пришел в движение
Когда-то чуть не каждый народ на земном шаре гордился своими традициями гостеприимства: «хлеб-соль», «все флаги в гости будут к нам». Эти традиции создавались веками и не очень стесняли хозяев, потому что путешественники были относительно редки. Однако с появлением быстрого и дешевого транспорта мир изменился, а людские привычки, как часто бывает, не поспели за этими изменениями. Ксенофобия охватила стольких, что говорить о гостеприимстве стало чуть ли не неприлично.
Придется ли России бороться за среднеазиатских мигрантов?
Однако массовая миграция — социальное явление, которое не запретить законами или погромами. И с ней придется смириться, как в свое время самураи смирились с порохом, ревнители лошадей — с поездами и автомобилями, а домостроевцы — с тем, что женщины имеют те же права, что и мужчины. Миграцию нужно изучать, чтобы понимать: ведь то, что понимаешь, уже не вызывает страха. О последних открытиях на этой ниве ученые, собравшиеся в Санкт-Петербурге 16–18 ноября на международную научно-практическую конференцию «Миграция и интеграция в Европе и России: новые вызовы и возможности», рассказывали в пресс-клубе «Зеленая лампа».
Часть нашего общества
Проблему миграции в России очень любят называть «проблемой мигрантов». Если ты мигрант — будут у тебя проблемы, приехал в Россию — научись говорить по-русски, знай наши законы и правила… в общем, интегрируйся!
— Основная масса трудовых мигрантов у нас интегрированы: человек соблюдает законы, имеет работу, знает, как себя вести, — считает профессор Ольга Вендина из московского Института географии РАН. — Интеграция — это не тотальная ассимиляция — того, что есть сейчас, достаточно, чтобы нормально взаимно общаться. Другое дело, что этого недостаточно в институциональном плане — для доступа к образованию, для безопасности.
На вопрос, какое место мигранты занимают в нашей иерархии, интересным примером ответил Олег Корнеев из флорентийского Европейского университетского института:
— Мой знакомый, француз, два года прожил в России. Когда он уезжал обратно, его русский был ужасен — он никаких усилий не прилагал, чтобы выучить язык. Русский был ему не нужен: в отпуск он ездил домой, закупался в гипермаркетах. И у россиян на него была спокойная реакция, потому что он выглядит по-европейски. Зато на тех, кто выглядит по-азиатски, реакция неспокойная, даже если они прилагают усилия к тому, чтобы выучить язык и «знать правила поведения».
Мигранты для большинства россиян уже давно не чужие: просто они стоят на нижней ступени социальной лестницы. И в обществе, воспитанном на рабовладельчески-тюремных «понятиях», они никогда не выберутся «из-под нар»: сколько бы ни учили русский язык — им будут пенять, что знают они его недостаточно хорошо; сколько бы ни скребли тротуары — их будут считать за грязнуль, неумех и невеж.
— Мигранты прикладывают максимум усилий, чтобы интегрироваться — чтобы стать конкурентными в нашем обществе, — полагает Ольга Вендина. — Но именно это вызывает особенное неудовольствие — общество испытывает страх потерять собственное благополучие! Проблема не в культурных различиях — а в отсутствии механизмов и демократических институтов, которые помогли бы существовать обществу с большим разнообразием. Конфликты возникают не потому, что люди разные в культурном поле, а потому, что они близки в социальном.
«Вы таджиков на работу берете?..»
Однако ксенофобия основывается не только на классово-экономических страхах.
— Нельзя недооценивать роль СМИ, — считает профессор Наталья Космарская из Института востоковедения РАН. — 90 % населения страны не имеет непосредственного общения с мигрантами, но заряжены негативом по отношению к ним: «Пусть все уезжают!» Ведь по телевизору говорят, что они плохие!
По мнению Натальи Космарской, работу по преодолению этого негатива могло бы, как в некоторых западных странах, взять на себя гражданское общество. Если бы совершенно обычные люди в виде волонтерской деятельности водили мигрантов в музеи, просто общались с ними — это могло бы существенно улучшить ситуацию.
Еще одной интересной идеей из западного опыта поделился Олег Корнеев:
— Я сам вечный мигрант. Например, год прожил в Бельгии, во Фламандской части. И в первые недели своего пребывания я получил письмо из муниципалитета — ко мне обращались лично и приглашали прийти, чтобы записаться на бесплатные курсы голландского языка.
Действительно, если какие-то власти и должны заниматься проблемой интеграции мигрантов — то в первую очередь муниципальные. Ведь это на их территории живут приезжие, и это их избирателей волнует присутствие «не таких» людей. При этом желательно работать и с мигрантами, и с самими избирателями.
— Интеграция — двусторонний процесс, — считает Михаил Кит, директор Центра миграции, политики и общества Оксфордского университета. — Меняются мигранты, меняется и общество, куда они приезжают. Важно помнить об этих двух сторонах и учитывать интересы обеих сторон. Почему-то на практике всегда в первую очередь обращают внимание на то, что делать с мигрантами, и не думают о том, что делать с принимающей стороной.
— Россияне не понимают и не хотят понимать среднеазиатские страны, — говорит Наталья Космарская. — Многие ли знают, что Узбекистан, Таджикистан, Киргизстан — очень разные страны, в которых живут люди с не похожими друг на друга менталитетами? Что эти страны столкнулись после падения СССР с небывалыми экономическими проблемами, что при зарплатах в 30–40 долларов выжить там практически невозможно.
С коллегами вступает в полемику Ольга Вендина:
— Изменять принимающую сторону — это хорошо, но какие у нее мотивы, чтобы меняться? У нее все хорошо! Она заинтересована в плохо интегрированных мигрантах: это экономически выгодно — их можно эксплуатировать.
Однако рано или поздно среднеазиатские мигранты найдут способ работать в Европе. Как говорят исследования, миграционные потоки становятся все разнообразнее и непредсказуемее. И тогда наши дворы снова начнут зарастать грязью.
— Страны, куда ехали, становятся странами, из которых уезжают, — отмечает Михаил Кит. — 25–30 лет назад все было просто, ехали из стран с низким уровнем жизни в страны с высоким: из Африки и с юга Европы — Испании, Италии, Греции — на север Европы. Потом стали ехать и на юг Европы тоже. А с 2009 года, после кризиса, ситуация изменилась в глобальном контексте из-за изменения экономической ситуации. Теперь едут откуда угодно куда угодно: например, из Испании люди возвращаются в Южную Америку, из США — в Южную и Центральную Америку и т. п., потому что в развивающихся странах становится легче заработать.
Однако массовая миграция — социальное явление, которое не запретить законами или погромами. И с ней придется смириться, как в свое время самураи смирились с порохом, ревнители лошадей — с поездами и автомобилями, а домостроевцы — с тем, что женщины имеют те же права, что и мужчины. Миграцию нужно изучать, чтобы понимать: ведь то, что понимаешь, уже не вызывает страха. О последних открытиях на этой ниве ученые, собравшиеся в Санкт-Петербурге 16–18 ноября на международную научно-практическую конференцию «Миграция и интеграция в Европе и России: новые вызовы и возможности», рассказывали в пресс-клубе «Зеленая лампа».
Часть нашего общества
Проблему миграции в России очень любят называть «проблемой мигрантов». Если ты мигрант — будут у тебя проблемы, приехал в Россию — научись говорить по-русски, знай наши законы и правила… в общем, интегрируйся!
— Основная масса трудовых мигрантов у нас интегрированы: человек соблюдает законы, имеет работу, знает, как себя вести, — считает профессор Ольга Вендина из московского Института географии РАН. — Интеграция — это не тотальная ассимиляция — того, что есть сейчас, достаточно, чтобы нормально взаимно общаться. Другое дело, что этого недостаточно в институциональном плане — для доступа к образованию, для безопасности.
На вопрос, какое место мигранты занимают в нашей иерархии, интересным примером ответил Олег Корнеев из флорентийского Европейского университетского института:
— Мой знакомый, француз, два года прожил в России. Когда он уезжал обратно, его русский был ужасен — он никаких усилий не прилагал, чтобы выучить язык. Русский был ему не нужен: в отпуск он ездил домой, закупался в гипермаркетах. И у россиян на него была спокойная реакция, потому что он выглядит по-европейски. Зато на тех, кто выглядит по-азиатски, реакция неспокойная, даже если они прилагают усилия к тому, чтобы выучить язык и «знать правила поведения».
Мигранты для большинства россиян уже давно не чужие: просто они стоят на нижней ступени социальной лестницы. И в обществе, воспитанном на рабовладельчески-тюремных «понятиях», они никогда не выберутся «из-под нар»: сколько бы ни учили русский язык — им будут пенять, что знают они его недостаточно хорошо; сколько бы ни скребли тротуары — их будут считать за грязнуль, неумех и невеж.
— Мигранты прикладывают максимум усилий, чтобы интегрироваться — чтобы стать конкурентными в нашем обществе, — полагает Ольга Вендина. — Но именно это вызывает особенное неудовольствие — общество испытывает страх потерять собственное благополучие! Проблема не в культурных различиях — а в отсутствии механизмов и демократических институтов, которые помогли бы существовать обществу с большим разнообразием. Конфликты возникают не потому, что люди разные в культурном поле, а потому, что они близки в социальном.
«Вы таджиков на работу берете?..»
Однако ксенофобия основывается не только на классово-экономических страхах.
— Нельзя недооценивать роль СМИ, — считает профессор Наталья Космарская из Института востоковедения РАН. — 90 % населения страны не имеет непосредственного общения с мигрантами, но заряжены негативом по отношению к ним: «Пусть все уезжают!» Ведь по телевизору говорят, что они плохие!
По мнению Натальи Космарской, работу по преодолению этого негатива могло бы, как в некоторых западных странах, взять на себя гражданское общество. Если бы совершенно обычные люди в виде волонтерской деятельности водили мигрантов в музеи, просто общались с ними — это могло бы существенно улучшить ситуацию.
Еще одной интересной идеей из западного опыта поделился Олег Корнеев:
— Я сам вечный мигрант. Например, год прожил в Бельгии, во Фламандской части. И в первые недели своего пребывания я получил письмо из муниципалитета — ко мне обращались лично и приглашали прийти, чтобы записаться на бесплатные курсы голландского языка.
Действительно, если какие-то власти и должны заниматься проблемой интеграции мигрантов — то в первую очередь муниципальные. Ведь это на их территории живут приезжие, и это их избирателей волнует присутствие «не таких» людей. При этом желательно работать и с мигрантами, и с самими избирателями.
— Интеграция — двусторонний процесс, — считает Михаил Кит, директор Центра миграции, политики и общества Оксфордского университета. — Меняются мигранты, меняется и общество, куда они приезжают. Важно помнить об этих двух сторонах и учитывать интересы обеих сторон. Почему-то на практике всегда в первую очередь обращают внимание на то, что делать с мигрантами, и не думают о том, что делать с принимающей стороной.
— Россияне не понимают и не хотят понимать среднеазиатские страны, — говорит Наталья Космарская. — Многие ли знают, что Узбекистан, Таджикистан, Киргизстан — очень разные страны, в которых живут люди с не похожими друг на друга менталитетами? Что эти страны столкнулись после падения СССР с небывалыми экономическими проблемами, что при зарплатах в 30–40 долларов выжить там практически невозможно.
С коллегами вступает в полемику Ольга Вендина:
— Изменять принимающую сторону — это хорошо, но какие у нее мотивы, чтобы меняться? У нее все хорошо! Она заинтересована в плохо интегрированных мигрантах: это экономически выгодно — их можно эксплуатировать.
Однако рано или поздно среднеазиатские мигранты найдут способ работать в Европе. Как говорят исследования, миграционные потоки становятся все разнообразнее и непредсказуемее. И тогда наши дворы снова начнут зарастать грязью.
— Страны, куда ехали, становятся странами, из которых уезжают, — отмечает Михаил Кит. — 25–30 лет назад все было просто, ехали из стран с низким уровнем жизни в страны с высоким: из Африки и с юга Европы — Испании, Италии, Греции — на север Европы. Потом стали ехать и на юг Европы тоже. А с 2009 года, после кризиса, ситуация изменилась в глобальном контексте из-за изменения экономической ситуации. Теперь едут откуда угодно куда угодно: например, из Испании люди возвращаются в Южную Америку, из США — в Южную и Центральную Америку и т. п., потому что в развивающихся странах становится легче заработать.
Анджей БЕЛОВРАНИН, фото Михаила Масленникова