Уважаемые читатели! По этому адресу находится архив публикаций петербургской редакции «Новой газеты».
Читайте наши свежие материалы на сайте федеральной «Новой газеты»

Стрелять или не стрелять

18 августа 2011 10:00

Фото из книги «Противостояние. Хроника трех дней и ночей 19–21 августа 1991», СПб, 1992

ГКЧП: 20 лет спустя

Фото из книги «Противостояние. Хроника трех дней и ночей 19–21 августа 1991», СПб, 1992


Я позвонил из Геленджика, куда добрался из деревни, и по первому телефону, в двенадцать часов с копейками, передал приказание дежурному по городу передать начальнику ГУВД Крамареву, чтобы ОМОН взял под охрану Мариинский дворец. Дежурный начал возражать, ссылаться на категорический запрет ГКЧП, но я ответил: «Вы не ввязывайтесь, передайте приказание Крамареву».
Генерала Самсонова традиционно считают сторонником ГКЧП, но я бы хотел, чтобы люди помнили: он — генерал под присягой, и он не имел права отказаться. Но повел он себя не просто по-граждански, он повел себя героически. Приказом Язова в 12 часов 20-го бронетранспортеры должны были быть на Дворцовой площади, а не было ни одного. Вечером 20-го и Самсонов, и я оценили обстановку как критическую. Мы уже знали: погибли люди в Москве, три парня. Я говорю: Виктор Николаевич, поймите, что Питер — это не Москва. Мы настолько политизированный город, что, если прозвучит хотя бы один выстрел, город просто взорвется, мы не должны допустить этого выстрела! Он тогда психанул, открыл ящик — а там лежит пистолет — и сказал, что если уж произойдет первый выстрел в Ленинграде, то в этом кабинете. У меня челюсть отвисла: суровый мужик, генерал-полковник. И такая реакция!
Кстати, возможность нормального проведения митинга на Дворцовой площади 20 августа во многом зависела от позиции, которую займет генерал Самсонов. Были трудные переговоры, и только к утру договорились, что, если не будет беспорядков, военные не вмешаются. Только после этого было принято окончательное решение о митинге.
На нем я с Крамаревым опекал линию, примыкающую к окнам штаба ЛенВО. Мы боялись, что, не дай бог, кто-то что-то кинет в окно и оттуда раздадутся выстрелы. А на площади сто тысяч народу! Больше всего мы опасались провокаций. И поэтому Крамарев расставил по моей просьбе надежных офицеров на периметре, примыкающем к окнам Главного штаба.
Я был убежден, что ночью с 20-го на 21-е Белый дом будет взят, а за ним и Мариинскому несдобровать. К вечеру двадцатого августа в Мариинском появилось слишком много явных профессионалов — сначала они изучали, что где, потом стало ясно, что они обстановку оценили, они ею владеют и для того, чтобы сделать свое дело, им надо буквально 10–15 минут. А тут Куркова из Москвы звонит: «Стрельба трассирующими пулями, пошли танки, включили прожектора, ослепляют, мы ничего не видим!»... Я понимал, что если Белый дом будет взят, то он будет сожжен: надо убрать следы — начиная с крови и кончая всем остальным. Поэтому я попросил: «Бэлла, у вас есть пленки, записи, выбросьте их из окон: люди подберут, догадаются»...
В городе были два мощных подразделения спецназа: одно — в Училище путей сообщения, второе — на Воинова. Да и войска под Ленинградом оставались. 21-го я поехал к Самсонову, мы с ним долго сидели и в присутствии начальника штаба согласовывали временной график отвода от Ленинграда войск и подразделений спецназа. Я не могу точно утверждать, в каком составе они были, но знаю — этих ребят вполне на нас хватило бы. Более чем хватило бы...
19-го, утром и днем 20-го мэр Анатолий Собчак был смелый, вальяжный, на всех махал рукой, но к вечеру 20-го все изменилось: он стал нервозным, непонятным. Хватается за телефоны и звонит: кому, куда, что — неясно. Потом вбежал в мой кабинет: «Все, — говорит, — кончено!»... Я согласился: ничего не остается, как ждать развязки, тут мы ничего не изменим, пытаться открыть здесь стрельбу — только потерять людей. Кстати, когда мы с вице-адмиралом Черновым и Щелкановым обсуждали — стрелять или не стрелять, то приняли решение: если до этого дойдет, надо немедленно вывести всех военных из здания, чтобы при попытке штурма у нас был главный аргумент: здесь только мирные люди, здесь депутаты.
Я предложил мэру принять кардинальное решение: вам сейчас же надо уехать из Мариинского дворца. Взятием Белого дома или Мариинского вопрос не будет исчерпан, вас надо сохранить. Мы вас доставим на Кировский завод (мы знали, что Кировский не сдаст), а если будет нужно, то переправим в Кронштадт (были у нас и такие заготовки). Еще когда Псковская дивизия двинулась к Ленинграду, мы сразу начали прорабатывать варианты отступления, а в Кронштадте хорошие капониры, там можно долго сидеть. И здесь, в городе, у нас было подготовлено несколько мест, откуда выбить можно только особыми средствами.
Людей, которым бы он доверял, у Собчака в этот момент не оказалось, так что я ему двух своих офицеров дал. Они его провели через дворы, посадили в «москвич», который стоял под видом разбитого на случай отступления (вблизи от Мариинского даже на воде катер был на всякий случай). Потом, когда самое страшное было уже позади, где-то в районе шести часов, когда светло уже было, я придремнул на стульях. Проснулся — кто-то надо мной стоит. Смотрю — Собчак. Свеженький такой, довольный, выбритый и отдохнувший. И мне говорит: «Не беспокойтесь, пожалуйста, поспите».

Запись 1997 года, полностью не публиковалась

Вячеслав ЩЕРБАКОВ, контр-адмирал, в августе 1991 года — вице-мэр Ленинграда