Гранитный город славы и беды
Дом на углу Малой Морской и Кирпичного огородили синим строительным забором. Уже объявлено о неминуемом демонтаже здания, мешающего выйти наружу новой станции метро «Адмиралтейская». Паузу возьмут разве что на дни празднования 65-летия снятия блокады — дабы не реконструировать слишком натуралистично картин последствий фашистских бомбардировок.
Память о блокадном Ленинграде вытеснили зеленые ленточки и разноцветные инвестиции
Реконструкция со сносом сознания
О подвигах, о мужестве, о славе напоминают рассеянные по всему центру плакаты — репринт тех, что появились в 1944-м. «Молодые ленинградцы! Отдадим все силы на восстановление родного города!» — призывает девушка с мастерком, за ее спиной — обрушенная стена, в пролом которой выглядывает Адмиралтейство. Достоверности воссоздаваемой атмосферы тех лет добавляет окружающий современный пейзаж. Зияющие пустоты на месте недавно снесенного дома 6 по Вознесенскому проспекту, напротив — перекуроченный (заради обустройства отеля) Дом Лобановых-Ростовских.
Другой плакат (кадр блокадной фотохроники: изможденные жители военного города расчищают от снега Дворцовую) — некстати возвращает и недобрые воспоминания о прошлогоднем балагане с катком. Третий разместили подле руин обрушенного к 9 мая дома в Зоологическом. Отсюда мой дед ушел на фронт. Бабушка с мамой отправились в эвакуацию. Она, конечно, мамой тогда не была вовсе, и даже с отцом моим будущим еще не встретилась. Он оставался в блокадном Ленинграде, в 1942-м пошел на завод. Ему, как и многим другим вставшим к станку мальчишкам, подсовывали ящик под ноги — чтобы мог дотянуться до ленты конвейера со снарядами. Выданная годы спустя медаль исчезнет на заре перестройки вместе с документами, при каких-то туманных обстоятельствах. Отец, предприняв робкую попытку восстановить награду, не захочет биться о глухую стену бюрократической подозрительности, только плюнет в сердцах — кому и что я должен доказывать, обойдусь без их льгот, руки-ноги есть. Правда, его ордена и медали, полученные за трудовые подвиги у мартеновской печи, мама уже будет строго хранить в шкатулке. А он не станет ничего просить и тогда, когда ногу ему ампутируют (следствие нажитых в блокаду болезней). Это случится в начале 90-х, когда в больницах не было и самых элементарных лекарств. Операцию, конечно, делали под наркозом. Но после никаких обезболивающих препаратов уже не давали, а страшные фантомные боли накрывали его еще несколько дней. Он терпел. Пока нам наконец не удалось раздобыть какие-то ампулы.
Только унижения терпеть отец наотрез отказался — вместе с ними отказавшись и от положенных льгот, право на получение которых надо было доказывать, ежегодно подвергаясь обязательной тогда процедуре подтверждения инвалидности. «Они что думают, у меня за год нога новая отросла?!» Родина-мать твою…
Летчик-герой Юрий Трушечкин скончался за несколько дней до начала нынешних торжеств. Так и не дождавшись обещанной губернатором Матвиенко помощи. О жалком существовании, влачимом подполковником в отставке, орденоносцем Трушечкиным в убогом ветхом домишке на городской окраине, Валентине Ивановне стало известно исключительно благодаря выборам президента США — когда пронырливые коллеги-телевизионщики раскопали историю о том, как в годы Вьетнамской войны наш герой сбил самолет будущего кандидата Маккейна. Джон Маккейн проиграл выборы, подполковник Трушечкин умер в нищете, на казенной койке одной из онкологических больниц. А транслируемое нынче онлайн заседание городского правительства одарило впечатляющей картинкой: Валентина Ивановна, декорированная шейным платком в тон прицепленной зеленой памятной ленточке, строго наказывает чиновникам не забыть, не обойти вниманием ни одного ветерана. Телерепортаж на ту же тему завершает возбужденная перекличка журналиста в Смольном и ведущей в студии: «
Ирина, сегодня все члены правительства украсили себя памятными ленточками! Вот и я тоже!» — «Да-да, Владимир, смотрите — и у меня, и у меня такая же!»
Без фальши и упрека
«Не (с) частный случай фантомной боли» — под таким названием вышли в августовской «Новой» (№ 63) воспоминания режиссера Алексея Злобина о доме на углу Малой Морской и Кирпичного. Адресованные — письмом — сыну, текстом на наших страницах — всем, кто еще чувствует боль за каждый отрезаемый по живому кусок города, памяти, любви. В 1941-м этот дом стал первой жертвой фашистских бомбардировок Ленинграда. Одним из первых его и восстановили, сохранив геометрию срезанного бомбой угла, только укрепили края примыкающих стен. Прежде чем остановиться именно на таком решении, дом прикрыли громадным полотнищем с нанесенным на него в натуральную величину изображением будущего нового фасада. Так он и простоял какое-то время, данное специалистам и всем горожанам на то, чтобы присмотреться и понять, вписывается задуманный архитекторами облик в историческое окружение или нет. Этот прием в годы войны применялся не раз, и выполнял он, как понятно из сказанного выше, совсем иную задачу, нежели нынешние фальшфасады — призванные скрыть от наших глаз правду о том, что за ними происходит.
Первый план работ по спасению культурных ценностей Ленинграда был представлен на второй день войны — 23 июня 1941 года. А при отделе охраны памятников в блокадном городе создали аварийно-восстановительный батальон и специальную группу, занимавшуюся обмерами памятников — чтобы на черный случай иметь достоверные сведения для честного их воссоздания. Ни в чем не ведающая компромиссов война и в этом, казалось, делала очевидной для всех невозможность малейшей фальши. Во всем.
«Восстанавливать оказалось куда сложнее, чем... строить заново», — писал впоследствии Н. А. Манаков, бывший тогда заместителем председателя Исполкома Ленгорсовета и председателем городской плановой комиссии. Восстанавливать приходилось в разных местах, на маленьких площадях, зажатых внутри жилых массивов, что чрезвычайно затрудняло применение строительных механизмов и транспорта. Многообразие и разнотипность разрушений ставили зачастую перед строителями вопрос: восстанавливать или строить заново? Но, как правило, ленинградцы выбирали более трудный путь восстановления, стараясь сохранить все, что уцелело хоть в какой-то степени. Так было, например, с домом № 33 на Коломенской улице. Авиационная бомба пробила этот дом сверху донизу и, взорвавшись, полностью уничтожила три нижних этажа. При этом одна из стен рухнула до самого фундамента, но два верхних этажа повисли на чудом уцелевших балках перекрытий. Казалось, нет другого выхода, как только взорвать этот грозивший обвалом дом. Но инженеры-строители Калугин и Быковский и производитель работ Добрынин взялись восстановить здание. По разработанному ими плану рабочие осторожно подвели под верхние этажи крепления, заложили фундамент и возвели на месте разрушенной новую стену до нависших верхних этажей. Эти же строители восстановили пятиэтажный дом № 63 по Обводному каналу. Он был разрушен прямым попаданием тяжелой авиабомбы, причем одна из стен рухнула, а другая, выходившая на набережную канала, отклонилась от вертикали на 13 см» (из книги «Непокоренный Ленинград», Дзенискевич А. Р., Ковальчук В. М., Соболев Г. Л., Цамутали А. Н., Шишкин В.А.).
В 2001-м, когда здание на Коломенской (1860 года постройки) вносили в список вновь выявленных объектов культурного наследия, его состояние эксперты КГИОП оценили как вполне благополучное. Жив по сию пору и восстановленный на Обводном дом № 63 (а тоже не молоденький — XIX века).
Почему же сегодня явная или мнимая аварийность с такой легкостью признается основанием для вынесения смертного приговора историческим зданиям? Притом что за прошедшие десятилетия строительные технологии ушли далеко вперед, а вопрос денег в современной северной столице едва ли стоит острее, чем в едва вырвавшемся из тисков блокады Ленинграде.
Чтобы помнили
Уже в марте 1944-го вышло постановление Правительства «О первоочередных мероприятиях по восстановлению Ленинграда». В октябре главный архитектор города Николай Баранов представил план этих работ, обозначив главные задачи: воссоздание культурного наследия и неукоснительное следование сложившимся градостроительным традициям при новом строительстве.
«Очевидно, что облик каждого города — Ленинграда или Москвы, Киева или Ярославля, Баку или Тбилиси имеет право на свою, только ему присущую, индивидуальность, — подчеркнул Баранов. — Штамповать по одному образцу населенные места абсурдно и несовместимо с понятием национальной и современной архитектуры.
Наши предшественники создали ясный силуэт городской застройки, великолепно отвечающий естественным условиям Ленинграда. На низких берегах Невы горизонтальная трактовка основного массива города эффектно оживляется контрастирующими вертикалями общественных, не спорящих друг с другом зданий.
Очевидно, эту традицию в новой застройке также должны развивать и создать монументальный силуэт новых районов города. […] Архитектура воспитывает вкусы людей, сопровождая человека с момента его рождения и до смерти. Поэтому, если мы допустим снижение этой строительной культуры города, мы перед историей и перед будущим поколением ленинградцев допустим большую ошибку».
И даже в условиях еще не окончившейся войны объявлялось недопустимым отступать от положений Генерального плана (1935–1939 гг.) — этот документ, как напоминал Баранов, «является незыблемым, несмотря на происшедшие события». Сегодня законы легко корректируются в угоду инвесторов, десятки садов и скверов пытаются вывести из списков зеленых зон общего пользования, превратив их в очередные стройплощадки «элитных» домов и бизнес-центров, исторические здания уродуются нелепыми современными мансардами. А в Ленинграде 1944-го приоритеты были совсем иные. План восстановления города предусматривал «улучшение санитарно-гигиенических качеств города за счет значительного увеличения количества зеленых насаждений как общественного пользования, так и внутриквартальных; уменьшения плотности застройки и плотности населения центральной части города за счет отказа от восстановления полностью разрушенных дворовых корпусов (на их месте высаживались деревья и кустарники); отказа от восстановления разрушенных мансардных этажей…» Планировалось создать колоссальный центральный городской парк в 200 гектаров — от кронверка и прилегающей к Артиллерийскому музею территории, через нынешнюю Набережную Европы и Петровский остров. Сплошное озеленение предписывалось осуществить и со стороны Невы близ Смольного собора — «чтобы продолжить зелень, окружающую исторические здания, и не закрывать ансамбль Смольного с набережной объемами, ограничивающими площадь». Нынче же почти все виды на собор Растрелли либо уже перекрыты (жилыми комплексами на Шпалерной, наб. Робеспьера, высотками на Охте), либо обезображиваются ударными темпами (начатое строительство высотных зданий на Суворовском, улице Смольного). Последним гвоздем в крышку гроба хоронимых послевоенных планов призван, очевидно, стать небоскреб «Охта-центра».
Примечательно, что представленная Барановым программа возрождения Ленинграда содержала и масштабный проект выхода города к морю. Решалась эта задача вовсе не за счет намыва территорий с последующей высадкой небоскребов, застящих вид на море обитателям западной оконечности Васильевского острова. Напротив, предполагалось «в связи с разрушением значительной части застроек в прибрежной полосе Васильевского острова и в конце Большого проспекта создать Приморский бульвар и значительный по размеру парк», в результате чего «жилая застройка города получит непосредственный доступ к берегу моря, и ленинградцы смогут любоваться взморьем не только с весьма ограниченной стрелки Елагина острова, но и с открытой к заливу территории Васильевского острова».
В Пушкине, Павловске и Петродворце признавалось «ошибочным» даже «сооружение четырех-пятиэтажных домов или механическое перенесение принципа застройки новых кварталов аналогично кварталам Автово или Малой Охты».
«Мы считаем логичным, созвучным и масштабным для этих городов свободную одно- двухэтажную застройку, расположенную среди обильной зелени», — разъяснял Баранов закрепленное постановлением правительства положение: «Предрешить восстановление городов Пушкина и Петродворца как мест массового отдыха трудящихся Ленинграда».
Последний звонок
«Чтоб не дать трамваю умереть…» — это не лозунг с плаката защитников самого ленинградского вида транспорта, вышедших на марш в защиту города. Это название выставки, об открытии которой (в рамках празднования 65-летия снятия блокады) информирует официальный сайт администрации Санкт-Петербурга. Из печатных обнаруженных в сети откликов:
Kleomen: Для администрации СПб трамвай — это уже история и только тема для выставки.
Domohozjayka: Станислав Ежи Лец: «Имеет ли право людоед говорить от имени съеденных?»
An dreev: Снос здания тяговой подстанции на Фонтанке тоже посвящается истории блокадного трамвая?
По состоянию на 1991 год протяженность маршрутной сети составляла более 1700 км, к весне 2006-го — только 550. Следить за обновлением последних печальных сводок не поспеваешь: вот только на прошлой неделе сообщили о начатом демонтаже трамвайных путей на Чкаловском. Хотя здесь, по словам активиста общественной организации «Петербуржцы за общественный транспорт» Владимира Федорова, трамвайные пути уложили в 2000 году — и тогда называли «самыми современными в городе».
Из аналитической записки, подготовленной в 2005 году демократической фракцией Законодательного собрания:
«Наиболее неуклюжим и откровенным подтверждением лоббирования и коррупции в данном вопросе выглядят озвученные по радио «Эхо Петербурга» заявления одной из строительных фирм о том, что именно она стала инициатором снятия путей по 9-й Советской улице для повышения комфортности строящегося дома. В подтверждение роли снятия трамвая в «повышении инвестиционной привлекательности» эта фирма сразу после демонтажа линии подняла цены на жилье в данном доме».
Из расшифровки фонограммы рекламного радиоролика:
Диктор: ...Новый жилой комплекс в самом центре города, на Девятой Советской, дом пять, по новейшим стандартам комфорта. Подземный отапливаемый паркинг, отдельная котельная, трехступенчатый фильтр очистки воды, лоджии в каждой квартире и бесшумные лифты из паркинга…
2-й голос: Да, для комфортной жизни мы даже перекинули трамвайные пути — на Вторую Советскую. С 5 ноября цены вырастут, торопитесь!
3-й голос: Куда рельсы-то?
4-й голос: Да погоди ты!
Диктор: Компания... Телефон…
2-й голос: Там, где строится новый комфорт, даже трамваи идут в обход!..
Неликвидная память
Трампарки закрывают один за другим — на Васильевском, на Петроградской, в Дегтярном переулке, — а высвобождаемые территории (вместе с обрекаемыми на снос памятниками промышленной архитектуры) влет уходят по очень симпатичным для инвесторов ценам. Как следует из официального ответа на запрос депутата Алексея Ковалева губернатору Петербурга, решения «о высвобождении территорий» трампарков принимаются «с целью наиболее эффективного их использования с учетом инвестиционной привлекательности».
И уже не приходится удивляться тому, что на запрос «Новой» о судьбе памятной ленинградцам подстанции на Фонтанке, давшей ток первому пассажирскому блокадному трамваю, ответ приходит от главы Комитета по инвестициям. Разъясняющего нам, неразумным, какую часть памяти выгодно сохранять, а какую целесообразно сдать в утиль ради строительства нового отеля, пожертвовав попутно и одним из красивейших исторических видов на Михайловский замок. Жаль, что в сердце Валентины Матвиенко (собственно, губернатору «Новая» и адресовала свой запрос) не нашла отклика наша просьба «с особым вниманием отнестись к судьбе уникального ансамбля и знакового для не одного поколения ленинградцев-петербуржцев места, сбережения которых требуют и действующий закон, и благодарная память о подвиге тех, кто защитил и отстоял наш город в страшные дни блокады».
Стыдно и больно. За отца, за отставленного от жизни подполковника Трушечкина. За беззащитный трамвай, обращаемый из символа несломленного Ленинграда в мешающую дорогим автоперевозку для лузеров. За наш гранитный город славы и беды, не отданный врагу, но теперь оставляющий нас, уходящий — с каждым преданным и проданным, снесенным домом.
Пушкарские бани выстояли в блокаду. Теперь их «реставрируют» в бизнес-центр
Реконструкция со сносом сознания
О подвигах, о мужестве, о славе напоминают рассеянные по всему центру плакаты — репринт тех, что появились в 1944-м. «Молодые ленинградцы! Отдадим все силы на восстановление родного города!» — призывает девушка с мастерком, за ее спиной — обрушенная стена, в пролом которой выглядывает Адмиралтейство. Достоверности воссоздаваемой атмосферы тех лет добавляет окружающий современный пейзаж. Зияющие пустоты на месте недавно снесенного дома 6 по Вознесенскому проспекту, напротив — перекуроченный (заради обустройства отеля) Дом Лобановых-Ростовских.
Другой плакат (кадр блокадной фотохроники: изможденные жители военного города расчищают от снега Дворцовую) — некстати возвращает и недобрые воспоминания о прошлогоднем балагане с катком. Третий разместили подле руин обрушенного к 9 мая дома в Зоологическом. Отсюда мой дед ушел на фронт. Бабушка с мамой отправились в эвакуацию. Она, конечно, мамой тогда не была вовсе, и даже с отцом моим будущим еще не встретилась. Он оставался в блокадном Ленинграде, в 1942-м пошел на завод. Ему, как и многим другим вставшим к станку мальчишкам, подсовывали ящик под ноги — чтобы мог дотянуться до ленты конвейера со снарядами. Выданная годы спустя медаль исчезнет на заре перестройки вместе с документами, при каких-то туманных обстоятельствах. Отец, предприняв робкую попытку восстановить награду, не захочет биться о глухую стену бюрократической подозрительности, только плюнет в сердцах — кому и что я должен доказывать, обойдусь без их льгот, руки-ноги есть. Правда, его ордена и медали, полученные за трудовые подвиги у мартеновской печи, мама уже будет строго хранить в шкатулке. А он не станет ничего просить и тогда, когда ногу ему ампутируют (следствие нажитых в блокаду болезней). Это случится в начале 90-х, когда в больницах не было и самых элементарных лекарств. Операцию, конечно, делали под наркозом. Но после никаких обезболивающих препаратов уже не давали, а страшные фантомные боли накрывали его еще несколько дней. Он терпел. Пока нам наконец не удалось раздобыть какие-то ампулы.
Только унижения терпеть отец наотрез отказался — вместе с ними отказавшись и от положенных льгот, право на получение которых надо было доказывать, ежегодно подвергаясь обязательной тогда процедуре подтверждения инвалидности. «Они что думают, у меня за год нога новая отросла?!» Родина-мать твою…
Летчик-герой Юрий Трушечкин скончался за несколько дней до начала нынешних торжеств. Так и не дождавшись обещанной губернатором Матвиенко помощи. О жалком существовании, влачимом подполковником в отставке, орденоносцем Трушечкиным в убогом ветхом домишке на городской окраине, Валентине Ивановне стало известно исключительно благодаря выборам президента США — когда пронырливые коллеги-телевизионщики раскопали историю о том, как в годы Вьетнамской войны наш герой сбил самолет будущего кандидата Маккейна. Джон Маккейн проиграл выборы, подполковник Трушечкин умер в нищете, на казенной койке одной из онкологических больниц. А транслируемое нынче онлайн заседание городского правительства одарило впечатляющей картинкой: Валентина Ивановна, декорированная шейным платком в тон прицепленной зеленой памятной ленточке, строго наказывает чиновникам не забыть, не обойти вниманием ни одного ветерана. Телерепортаж на ту же тему завершает возбужденная перекличка журналиста в Смольном и ведущей в студии: «
Ирина, сегодня все члены правительства украсили себя памятными ленточками! Вот и я тоже!» — «Да-да, Владимир, смотрите — и у меня, и у меня такая же!»
Сносим — и латаем дыры
Без фальши и упрека
«Не (с) частный случай фантомной боли» — под таким названием вышли в августовской «Новой» (№ 63) воспоминания режиссера Алексея Злобина о доме на углу Малой Морской и Кирпичного. Адресованные — письмом — сыну, текстом на наших страницах — всем, кто еще чувствует боль за каждый отрезаемый по живому кусок города, памяти, любви. В 1941-м этот дом стал первой жертвой фашистских бомбардировок Ленинграда. Одним из первых его и восстановили, сохранив геометрию срезанного бомбой угла, только укрепили края примыкающих стен. Прежде чем остановиться именно на таком решении, дом прикрыли громадным полотнищем с нанесенным на него в натуральную величину изображением будущего нового фасада. Так он и простоял какое-то время, данное специалистам и всем горожанам на то, чтобы присмотреться и понять, вписывается задуманный архитекторами облик в историческое окружение или нет. Этот прием в годы войны применялся не раз, и выполнял он, как понятно из сказанного выше, совсем иную задачу, нежели нынешние фальшфасады — призванные скрыть от наших глаз правду о том, что за ними происходит.
Первый план работ по спасению культурных ценностей Ленинграда был представлен на второй день войны — 23 июня 1941 года. А при отделе охраны памятников в блокадном городе создали аварийно-восстановительный батальон и специальную группу, занимавшуюся обмерами памятников — чтобы на черный случай иметь достоверные сведения для честного их воссоздания. Ни в чем не ведающая компромиссов война и в этом, казалось, делала очевидной для всех невозможность малейшей фальши. Во всем.
«Восстанавливать оказалось куда сложнее, чем... строить заново», — писал впоследствии Н. А. Манаков, бывший тогда заместителем председателя Исполкома Ленгорсовета и председателем городской плановой комиссии. Восстанавливать приходилось в разных местах, на маленьких площадях, зажатых внутри жилых массивов, что чрезвычайно затрудняло применение строительных механизмов и транспорта. Многообразие и разнотипность разрушений ставили зачастую перед строителями вопрос: восстанавливать или строить заново? Но, как правило, ленинградцы выбирали более трудный путь восстановления, стараясь сохранить все, что уцелело хоть в какой-то степени. Так было, например, с домом № 33 на Коломенской улице. Авиационная бомба пробила этот дом сверху донизу и, взорвавшись, полностью уничтожила три нижних этажа. При этом одна из стен рухнула до самого фундамента, но два верхних этажа повисли на чудом уцелевших балках перекрытий. Казалось, нет другого выхода, как только взорвать этот грозивший обвалом дом. Но инженеры-строители Калугин и Быковский и производитель работ Добрынин взялись восстановить здание. По разработанному ими плану рабочие осторожно подвели под верхние этажи крепления, заложили фундамент и возвели на месте разрушенной новую стену до нависших верхних этажей. Эти же строители восстановили пятиэтажный дом № 63 по Обводному каналу. Он был разрушен прямым попаданием тяжелой авиабомбы, причем одна из стен рухнула, а другая, выходившая на набережную канала, отклонилась от вертикали на 13 см» (из книги «Непокоренный Ленинград», Дзенискевич А. Р., Ковальчук В. М., Соболев Г. Л., Цамутали А. Н., Шишкин В.А.).
В 2001-м, когда здание на Коломенской (1860 года постройки) вносили в список вновь выявленных объектов культурного наследия, его состояние эксперты КГИОП оценили как вполне благополучное. Жив по сию пору и восстановленный на Обводном дом № 63 (а тоже не молоденький — XIX века).
Почему же сегодня явная или мнимая аварийность с такой легкостью признается основанием для вынесения смертного приговора историческим зданиям? Притом что за прошедшие десятилетия строительные технологии ушли далеко вперед, а вопрос денег в современной северной столице едва ли стоит острее, чем в едва вырвавшемся из тисков блокады Ленинграде.
Чтобы помнили
Уже в марте 1944-го вышло постановление Правительства «О первоочередных мероприятиях по восстановлению Ленинграда». В октябре главный архитектор города Николай Баранов представил план этих работ, обозначив главные задачи: воссоздание культурного наследия и неукоснительное следование сложившимся градостроительным традициям при новом строительстве.
«Очевидно, что облик каждого города — Ленинграда или Москвы, Киева или Ярославля, Баку или Тбилиси имеет право на свою, только ему присущую, индивидуальность, — подчеркнул Баранов. — Штамповать по одному образцу населенные места абсурдно и несовместимо с понятием национальной и современной архитектуры.
Наши предшественники создали ясный силуэт городской застройки, великолепно отвечающий естественным условиям Ленинграда. На низких берегах Невы горизонтальная трактовка основного массива города эффектно оживляется контрастирующими вертикалями общественных, не спорящих друг с другом зданий.
Очевидно, эту традицию в новой застройке также должны развивать и создать монументальный силуэт новых районов города. […] Архитектура воспитывает вкусы людей, сопровождая человека с момента его рождения и до смерти. Поэтому, если мы допустим снижение этой строительной культуры города, мы перед историей и перед будущим поколением ленинградцев допустим большую ошибку».
И даже в условиях еще не окончившейся войны объявлялось недопустимым отступать от положений Генерального плана (1935–1939 гг.) — этот документ, как напоминал Баранов, «является незыблемым, несмотря на происшедшие события». Сегодня законы легко корректируются в угоду инвесторов, десятки садов и скверов пытаются вывести из списков зеленых зон общего пользования, превратив их в очередные стройплощадки «элитных» домов и бизнес-центров, исторические здания уродуются нелепыми современными мансардами. А в Ленинграде 1944-го приоритеты были совсем иные. План восстановления города предусматривал «улучшение санитарно-гигиенических качеств города за счет значительного увеличения количества зеленых насаждений как общественного пользования, так и внутриквартальных; уменьшения плотности застройки и плотности населения центральной части города за счет отказа от восстановления полностью разрушенных дворовых корпусов (на их месте высаживались деревья и кустарники); отказа от восстановления разрушенных мансардных этажей…» Планировалось создать колоссальный центральный городской парк в 200 гектаров — от кронверка и прилегающей к Артиллерийскому музею территории, через нынешнюю Набережную Европы и Петровский остров. Сплошное озеленение предписывалось осуществить и со стороны Невы близ Смольного собора — «чтобы продолжить зелень, окружающую исторические здания, и не закрывать ансамбль Смольного с набережной объемами, ограничивающими площадь». Нынче же почти все виды на собор Растрелли либо уже перекрыты (жилыми комплексами на Шпалерной, наб. Робеспьера, высотками на Охте), либо обезображиваются ударными темпами (начатое строительство высотных зданий на Суворовском, улице Смольного). Последним гвоздем в крышку гроба хоронимых послевоенных планов призван, очевидно, стать небоскреб «Охта-центра».
Примечательно, что представленная Барановым программа возрождения Ленинграда содержала и масштабный проект выхода города к морю. Решалась эта задача вовсе не за счет намыва территорий с последующей высадкой небоскребов, застящих вид на море обитателям западной оконечности Васильевского острова. Напротив, предполагалось «в связи с разрушением значительной части застроек в прибрежной полосе Васильевского острова и в конце Большого проспекта создать Приморский бульвар и значительный по размеру парк», в результате чего «жилая застройка города получит непосредственный доступ к берегу моря, и ленинградцы смогут любоваться взморьем не только с весьма ограниченной стрелки Елагина острова, но и с открытой к заливу территории Васильевского острова».
В Пушкине, Павловске и Петродворце признавалось «ошибочным» даже «сооружение четырех-пятиэтажных домов или механическое перенесение принципа застройки новых кварталов аналогично кварталам Автово или Малой Охты».
«Мы считаем логичным, созвучным и масштабным для этих городов свободную одно- двухэтажную застройку, расположенную среди обильной зелени», — разъяснял Баранов закрепленное постановлением правительства положение: «Предрешить восстановление городов Пушкина и Петродворца как мест массового отдыха трудящихся Ленинграда».
Последний звонок
«Чтоб не дать трамваю умереть…» — это не лозунг с плаката защитников самого ленинградского вида транспорта, вышедших на марш в защиту города. Это название выставки, об открытии которой (в рамках празднования 65-летия снятия блокады) информирует официальный сайт администрации Санкт-Петербурга. Из печатных обнаруженных в сети откликов:
Kleomen: Для администрации СПб трамвай — это уже история и только тема для выставки.
Domohozjayka: Станислав Ежи Лец: «Имеет ли право людоед говорить от имени съеденных?»
An dreev: Снос здания тяговой подстанции на Фонтанке тоже посвящается истории блокадного трамвая?
По состоянию на 1991 год протяженность маршрутной сети составляла более 1700 км, к весне 2006-го — только 550. Следить за обновлением последних печальных сводок не поспеваешь: вот только на прошлой неделе сообщили о начатом демонтаже трамвайных путей на Чкаловском. Хотя здесь, по словам активиста общественной организации «Петербуржцы за общественный транспорт» Владимира Федорова, трамвайные пути уложили в 2000 году — и тогда называли «самыми современными в городе».
Из аналитической записки, подготовленной в 2005 году демократической фракцией Законодательного собрания:
«Наиболее неуклюжим и откровенным подтверждением лоббирования и коррупции в данном вопросе выглядят озвученные по радио «Эхо Петербурга» заявления одной из строительных фирм о том, что именно она стала инициатором снятия путей по 9-й Советской улице для повышения комфортности строящегося дома. В подтверждение роли снятия трамвая в «повышении инвестиционной привлекательности» эта фирма сразу после демонтажа линии подняла цены на жилье в данном доме».
Из расшифровки фонограммы рекламного радиоролика:
Диктор: ...Новый жилой комплекс в самом центре города, на Девятой Советской, дом пять, по новейшим стандартам комфорта. Подземный отапливаемый паркинг, отдельная котельная, трехступенчатый фильтр очистки воды, лоджии в каждой квартире и бесшумные лифты из паркинга…
2-й голос: Да, для комфортной жизни мы даже перекинули трамвайные пути — на Вторую Советскую. С 5 ноября цены вырастут, торопитесь!
3-й голос: Куда рельсы-то?
4-й голос: Да погоди ты!
Диктор: Компания... Телефон…
2-й голос: Там, где строится новый комфорт, даже трамваи идут в обход!..
Неликвидная память
Трампарки закрывают один за другим — на Васильевском, на Петроградской, в Дегтярном переулке, — а высвобождаемые территории (вместе с обрекаемыми на снос памятниками промышленной архитектуры) влет уходят по очень симпатичным для инвесторов ценам. Как следует из официального ответа на запрос депутата Алексея Ковалева губернатору Петербурга, решения «о высвобождении территорий» трампарков принимаются «с целью наиболее эффективного их использования с учетом инвестиционной привлекательности».
И уже не приходится удивляться тому, что на запрос «Новой» о судьбе памятной ленинградцам подстанции на Фонтанке, давшей ток первому пассажирскому блокадному трамваю, ответ приходит от главы Комитета по инвестициям. Разъясняющего нам, неразумным, какую часть памяти выгодно сохранять, а какую целесообразно сдать в утиль ради строительства нового отеля, пожертвовав попутно и одним из красивейших исторических видов на Михайловский замок. Жаль, что в сердце Валентины Матвиенко (собственно, губернатору «Новая» и адресовала свой запрос) не нашла отклика наша просьба «с особым вниманием отнестись к судьбе уникального ансамбля и знакового для не одного поколения ленинградцев-петербуржцев места, сбережения которых требуют и действующий закон, и благодарная память о подвиге тех, кто защитил и отстоял наш город в страшные дни блокады».
Стыдно и больно. За отца, за отставленного от жизни подполковника Трушечкина. За беззащитный трамвай, обращаемый из символа несломленного Ленинграда в мешающую дорогим автоперевозку для лузеров. За наш гранитный город славы и беды, не отданный врагу, но теперь оставляющий нас, уходящий — с каждым преданным и проданным, снесенным домом.
Татьяна ЛИХАНОВА
Фото Михаила МАСЛЕННИКОВА